«Восстание медиков», ситуация в центре детской онкологии, Дон Кихоты в белых халатах. Врач Петровская – не только о здоровье

Надежда Петровская решила уволиться после того, как в РПНЦ, вопреки воле персонала, изменили руководство. За участие в акциях протеста ее наказывали штрафом и арестами. Сейчас Надежда Петровская находится в Чехии в рамках правительственной программы помощи Medevac для белорусских врачей, пострадавших от репрессий, пишет “Радыё Свабода”.

– Вы уволились в знак протеста против смены руководства РНПЦ. Наталья Конопля не совершала репрессий против медиков, которые участвовали в протестах. Ранее, несмотря на протесты врачей, был уволен директор РНПЦ «Кардиология» профессор Александр Мрочек. Оглядываясь назад, как вы полагаете, были ли шансы у коллективов отстоять своих руководителей?

– Конечно. И Центр детской онкологии, и центр кардиологии – уникальные учреждения, специалистов которых заменить за две недели или два месяца невозможно. Для меня пример Купаловского театра до сих пор остается неповторимым. К сожалению, медикам не удалось повторить этот подвиг по ряду причин. Вероятно, уровень сознания у людей искусства выше, чем у людей вспомогательных профессий.

Почему «Дон Кихот» остался в истории мировой литературы как шедевр? Ведь каждый человек понимает, что, принимая решение бороться с ветряными мельницами, он будет ослеплен обывательским меньшинством. Скорее всего, люди искусства это решение принимают на каком-то другом уровне. Мы, наверное, не смогли этого сделать.

– Чувствовали ли вы себя Дон Кихотом, когда писали заявление на увольнение?

– Конечно.

– А были ли Дон Кихоты рядом с вами?

– Я понимала, что мы боремся с ветряными мельницами и имеем мало шансов, но видела, что этот моральный выбор стоит перед каждым. Я не смогла жить в компромиссе со своей совестью. Но никого не оправдываю и не обвиняю.

– Сколько человек уволились в знак протеста, как вы?

– На сегодня из центра уволены 7 специалистов. Это большой процент для детского центра, большая потеря, которая однозначно скажется на качестве работы. Поскольку это происходило на протяжении длительного времени, необходимого эффекта это уже не оказывает и уже не имеет того значения, а только ухудшает ситуацию в центре в целом. Люди уходят сами. Администрация центра пытается остановить специалистов. Многие специалисты уходят по собственному желанию, по определенным личным причинам, так как атмосфера сейчас достаточно тяжелая.

– Что сейчас происходит на вашем бывшем месте работы в РНПЦ детской онкологии, гематологии и иммунологии? Хватает ли врачей, какая обстановка?

– Могу сказать, что близка к критической. Работа в этой области сама собой очень тяжелая. Морально, физически, интеллектуально она требует огромного ресурса, и каждый боец на счету в этой армии. Уход директора и специалистов среднего уровня в возрасте от 35 до 45 лет (а это основной потенциал) сказывается на качестве работы. Это перегрузки, которые сейчас имеют молодые врачи. Здесь не работает закон диалектики, что количество рано или поздно перейдет в качество – врачу нужно расти долго, чтобы стать хорошим врачом. Невозможно директора заменить десятью интернами.

– У вас стаж более 20 лет. Сколько лет нужно работать в онкологии, чтобы стать действительно профессионалом?

– Думаю, не меньше 10 лет. Я сталкивалась с талантливыми коллегами, которые хватали информацию быстро и пользовались всеми возможными ресурсами, чтобы совершенствоваться, и они быстрее двигались, но в любом случае определенное время нужно для становления.

– Как можно сейчас оценить состояние белорусской онкомедицины и как спрогнозировать ближайшее будущее?

– Несмотря на то, что термина «онкомедицина» нет, тем не менее он отражает определенную сложность сферы, так как это не только врачебная сфера: сюда включен и пациент, и административный ресурс чиновников, без которых, к сожалению, тоже ничего не можем сделать. Состояние белорусской системы здравоохранения – больной вопрос, и это состояние сказывается на всех областях, а на онкологии очень серьезно.

Что касается интеллектуального ресурса, то два с половиной года назад были выданы новые стандарты лечения онкологических болезней. Это сделал коллектив авторов, ведущих белорусских специалистов мирового уровня, известных в своих областях. Стандарты высоки, очень близки к мировым. Использован опыт американских, европейских, российских коллег.

А вот закупка препаратов, которые стандартно используют для лечения онкологических болезней, регистрация новых препаратов – это задача другого звена. Если врачи и средний медицинский персонал делают все возможное, чтобы наши пациенты получали помощь на высшем уровне, то я не могу этого сказать о наших чиновниках. Со времен Франца Кафки и его «Замка» ничего не изменилось. Чиновник как был, так и остался фигурой очень «дотошной», с ним надо говорить очень осторожно, чтобы не расстроить, а то, не дай Бог, совсем ничего не сделает.

Мы находимся в ситуации изученной беспомощности. С одной стороны, можем сказать пациентам, что для них есть выбор опций, но предложить возможно только две, так как остальное вне нашей компетенции. С другой стороны, не можем ничего сказать чиновникам, так как в случае негативных решений пострадают наши пациенты. Говорить о проблемах в нашей системе здравоохранения – признак плохого тона. И это ужасно, потому что брак реальной информации приводит к тому, что имеем сейчас.

– В начале 90-х фиксировался рост заболеваний раком у жителей не только чернобыльских районов (хотя прежде всего у них), но и по всей Беларуси. Помню, как на парламентской Чернобыльской комиссии обсуждали письмо МАГАТЭ, где утверждалось, что рост не связан с аварией на ЧАЭС. Белорусские ученые, наоборот, говорили, что взрыв заболеваний может начаться через 25 лет. Сейчас прошло 35 лет с момента аварии. Что сегодня можно сказать о динамике заболеваний? И есть ли на статистике гриф «секретно», как это было в советские времена?

– Грифа «секретно» на статистике онкологических заболеваний нет. Именно на статистике завязана вся организация медицинской помощи онкопациентам: закупки препаратов и оборудования. На сегодня мы имеем отличный ресурс для помощи онкопациентам. Что касается динамики, то радиация – научно доказанный фактор развития онкологических болезней. Рак щитовидки, безусловно, связан с аварией на ЧАЭС, в Беларуси скачок этой болезни был научно доказан и не скрывался.

Что касается других онкозаболеваний, то существенного роста или изменения структуры мы не наблюдаем. Имеем доступ к онкологической статистике, сделанной очень качественно, по международным стандартам. За последние 10 лет выявляем существенную динамику рака легкого, а также рака простаты у мужчин через улучшение диагностики и увеличение продолжительности жизни. Это тренды мировой медицины. Точно связать с аварией на ЧАЭС можем только рак щитовидки.

– Как бы вы объяснили причины «восстания медиков» в Беларуси, очень яркой солидарной гражданской позиции большой части этого профессионального сообщества?

– Я связываю это с тем, что доктор не может лгать. Не можем сказать, что пыток не было, когда их последствия видим собственными глазами или когда оказываем помощь в связи с минно-взрывными ранами. Здесь невозможно черное назвать белым и наоборот. Врачам бессмысленно говорить, что на теле синяя краска. Причина восстания – в страшной лжи и явном превышении всех допустимых полномочий, бесчеловечном отношении и пытках. Многие врачи работали волонтерами у стен Окрестина в первые дни после выборов и видели все своими глазами, помогали своими руками. Часть врачей выполняла свою миссию в больнице скорой помощи и других.

– Вы сказали при увольнении в ноябре: «Причина моего заявления – общий психологический фон, ситуация в стране и в медицинском сообществе, вечное ощущение стресса. Может, это я такая хрупкая, не справляюсь, но мне стало эмоционально тяжело работать качественно и сосредоточенно. Работать в отделе с детьми, больными онкологией, некоторые из которых отходят, – это и так морально тяжело, а тут навалилось… Работа требует большой сосредоточенности». Расскажите, как в Беларуси чувствует себя психологически, морально человек в белом халате, представитель одной из самых гуманных профессий, который не соглашается с насилием?

– Общество перенесло коллективную травму, последствия ее будут длительное время сохраняться. Мы находимся на этапе ее принятия… Знаем о суициде врача из гомельской больницы скорой помощи. Тревожная новость сама по себе, воздействующая демотивационно и депрессивно на все общество, в том числе на медицинское сообщество. Это говорит при глубокие системные ошибки, которые не исправляются долгое время. Они повторяются и приводят к таким печальным последствиям. Тенденция негативная, к сожалению.

– Как длительный стресс сказывается на психическом и физическом здоровье врачей и пациентов?

– Это негативное влияние, безусловно. Такое состояние требует коррекции и помощи специалистов.

– Вы сейчас в Чехии, у вас начинается непростой и длительный путь адаптации к новой стране, входа в новое профессиональное сообщество. Естественно, это не будет сразу тот самый профессиональный статус, как был у вас в Беларуси. С каким настроением, с какими надеждами и опасениями ступаете на эту дорогу?

– Это было очень трудное решение, одно из наиболее сложных в моей жизни. Приехав в Чехию, я почувствовала поддержку со стороны коллег, знакомых, диаспоры, очень многих людей. Наверное, поэтому и не было периода стресса или отчаяния. Наоборот, чувство безопасности, которое мягко обволакивает в Чехии, очень способствует улучшению настроения и ощущению, что можно двигаться дальше.

Читайте также: «Шанс на жизнь был один из тысячи». Медсестра из Барановичей рассказала, как едва не умерла от COVID-19

Источник